ПРЕДЧУВСТВУЯ СЕБЯ

                                                    1985-1989        

 
 

                      

                ДИПТИХ

                                   А.С. Кушнеру

 

            Сиреневый конюх на бурой полуистлевшей листве

            Во влажном лесу с почерневшими к низу стволами

            По прихоти памяти странной напомнил мне вдруг о Москве.

            Раздумья о жизни своей, бредущие нудно кругами,

            На сей раз явились в обличье таком.

 

            Неделя в столице была так беспечна, легка,

            Мог даже казаться себе обитателем высшего света,

            Ведь номер - в “России”, плакетка - на лацкане пиджака,

            Хочу - заседания в Актовом зале Университета,

            А нет - так гуляй иностранцем почти.

 

            Бравурной, парадно-помпезной, нелепой казалась Москва.

            Дома без огней пугали и центр вечерами безлюдный. 

            Я помнил всё время каналы, проспекты, дворцы, острова, -

            Мой северный город суровый, какой ты уютный! -

            И в первопрестольной я был чужаком.

 

            В сознание врезался город-гигант отсчетной шкалой:

            Невольно всё сравнивал с ним, измерял его меркой огромной.

            Мой старый знакомый, райцентр, предстал вдруг такою дырой,

            А бор корабельный присел почему-то, потупился скромно,

            Некрасовской скорбью дохнуло с полей.

 

            Чащобами долго бродил, под моросью мёрз на реке,

            Надеясь, как в детстве, всё  радостно станет и ясно,

            В родимом краю сумею забыть о всегдашней тоске.

            Здесь рос мой отец, здесь истоки. Неужто надежда напрасна

            И лишь отчуждение - грядущий удел?

 

            Лениво срезаю, небрежно в корзину кладу конюха.

            Едва замечаю, что осень успела березы золотом вышить...

            Опору пытаюсь найти в чуть надломленном ритме стиха,

            Оставив как веру одно: поэзия - способ единственный выжить.

 

                        ___________

 

 

     Вся к осени была наклонена в том августе вторая половина.

     Холодный, серый, бесконечный дождь на окнах повисал, как мешковина.

     Малины куст разросшийся в стекло стучал - изнанка байковая смыта -

     Листом гофрированным и сквозным, лоснящимся, зелено-ядовитым.

 

     ... Я в одеяло кутаюсь, знобит: печь бабушка топила ранним утром,

     Когда я спал; бродил вокруг Морфей, Харон проплыл вдали на челне утлом.

     Сны древние внушили мне стихи изысканного строгого поэта,

     В них так же близок Рим, как Ленинград, и сумрачно текут Нева и Лета.

 

     Приходит дядя на обед, и терпкий запах ферм, а попросту - навоза,

     Несет сквозняк, нос морщу недовольно и жеманно, да, такая проза.

     Но умиротворение, благодаря всему иль вопреки, нисходит на меня.

     Малины куст...стихи...размеренность дождя...

     И отпуску ещё три бесконечных дня.

 

                                                                   1986-1987

 

 

            ОТРЫВОК

 

            Вздыхало небо, как гармонные меха.

            Раскачивались звезды с плавностью пружинной.

            Сушились марлевые облака,

            В прорехах, швах, забрызганные грязью жирной.

            Как глаз усталого ныряльщика красна,

            Едва всплывала над лесною кромкой

            Бессильная распухшая луна.

            Метеориты чиркали так громко,

            Что невзначай мог оглушить их треск.

            Разорванный сапог, росы напившись, хлипко

            Ворчал в ночи, ловил небесный блеск.

            Я шел домой с блаженною улыбкой...

                                                                   1985

 

 

            *  *  *

 

            Ну, конечно же, осень, какая другая пора

            Так стиху соразмерна и в рифму созвучна.

            Ну, конечно же, дождь ленинградский, повисший с утра,

            Как объект неопознанный, возмутительно антинаучно.

 

            Ну, конечно же, вечер, плывущий в размытых огнях -

            Я запрятан на службе от света дневного.

            Да, конечно, всё это тебе говорил я на днях;

            Повседневности жителю, мне ли корчить певца неземного.

 

            Ну, конечно же, осень! Кратка и бездумна весна.

            Эй, куда ты исчезло, высокое лето?

            Только осень не очень спешит, нам до смерти верна,

            До зимы, бесконечности...Хорошо, я не буду про это.

                                                                   1987

 

 

            СЛЫШИТСЯ...

                        ”Эманации”.

                        “Меры времени и тишины”.

                        Кшиштоф Пендерецкий

 

            Сонористической партитуры атомарный распад.

            Тубы вздох, всхлип альтов, контрабасов гудение тягуче,

            Взвизгнет пикколо, бой литавр невпопад.

            Не собраться никак в до-мажорном трезвучье

            Нервным нотам утратившим лад.

 

            Глоссолалий невнятица и шуршание мошны,

            Вой фальшивых фанфар, лязг тупого металла.

            Безвозвратно гармонии упразднены,

            И конкретика звуков единственной музыкой стала,

            Мерой времени и тишины.

                                                                  1987

 

          *  *  *

 

            Контуры, расплывшиеся пятна.

            Сквозь туман и сумрак говорят

            Линии и плоскости невнятно.

            Растворил объемы снегопад.

            Сглажены углы, размыты грани;

            Кокона округлость, глухота.

            Первородная структура ткани

            Спрятана грунтовкою холста.

            Безразлично - план передний, задний -

            Скука жженой кости и белил.

            Где палитра? Где кармин и кадмий?

            Где ты, Мастер, радость позабыл?     

                                                                    1987

 

 

            *  *  *

                        В.П.

 

            Первый снег на белых хризантемах:

            Ледяные хрупкие крупинки,

            Лепестки - последний выдох жизни;

            Так роскошно всё на этой тризне,

            И равновелики половинки,

            Как в абстрактно точных теоремах.

 

            Приглушённость камерного звука.

            Эфемерные тона пастели.

            Упоенье утонченной формой.

            Грань меж сумасшествием и нормой,

            Страсти и рассудка параллели.

            ...Слишком грациозна эта мука.

                                                                 1987

 

            *  *  *

                        В.П.

 

            Геометрия города чрезвычайно проста.

            Прямые линии, прямые углы,

            Прямоугольные призмы и параллелепипеды...

            Железный параллелепипед автобуса,

            Параллелепипед кабины лифта,

            Бетонный параллелепипед комнаты и ячейки колумбария...

            Лишь изгиб твоей шеи

            И неправильный выговор слов,

            Когда ты волнуешься,

            Могут спасти от геометрии безнадежности...

                                                                   1987

  

 

            ПЕТЕРГОФ

 

            Солнце лило легко золотое тепло

            И ласкало залив, разомлевший, парящий.

            День назваться никак не хотел уходящим.

            Время сладостным медом блаженно текло.

 

            Монплезир подарил нам безлюдный цветник,

            Где густой аромат и шептанье фонтана;

            И “Марли” нас встречал, торжествуя нежданно:

            Белый газ балерин и салюта огни.

 

            Среди елей высоких Дворец невесом:

            Улетит - лишь подует насмешливый ветер...

            Как помаду я с губ твоих съел - не заметил

            И не видел, как падали клипсы в песок.

                                                                 Июль 1988

 

 

 

            ВАРИАЦИЯ НА ТЕМУ С.ГРАДУСОВА

 

            Пасынку марту щедро зима подарила

            Всё, что жалела для кровных своих сыновей.

            Поздняя снежность странно Ларису томила,

            Влажный и знобкий морозец не нравился ей.

 

            За день устав от бессчетных картин в Эрмитаже,

            Плюс на Исакий по лестнице верткой подъём,

            Плюс толкотня в “Гостином дворе” и в “Пассаже”,

            В ванне отмокнуть хотя бы чуть-чуть перед сном.

 

            В пене шампунной бессильная, мутная дрема.

            Зеркало, влажной задернутое пеленой.

            Грезит Лариса иль вспоминает, что дома

            Снова она...Дует ветер жаркий степной.

 

            Вон за рекою газгольдеры химкомбината,

            А под ногами сухая трава и откос.

            Пылью и ленью душное лето богато...

            И почему-то невыносимо до слёз.

 

            Ну, Ленинград - что ж, красиво, да холодно очень

            И неуютно под пасмурным небом его... -

            Так в полусне-полуяви Лариса бормочет, -

            Марту, всё пасынку марту, а мне ничего...

                                                                   1988

 

 

 

            *  *  *

 

            Сыграть бы в “русскую рулетку”,

            Да где достанешь револьвер.

            Глотаешь глупую таблетку,

            Чтоб не болела голова;

            И мордой в мятую подушку -

            Авось придет тяжелый сон.

            Судьба сама возьмёт на мушку,

            Сама раскрутит барабан.

                                                                 1988

 

 

            ПРОГУЛКА

 

            Собачницы, собаководы, просто суки!

            О! вечер солнечный эпохи белой ночи.

            Как мерзко красный рот твой скособочен!

            Впрочем, я сам сдурел от злобной скуки.

            Как полукружьем площади Дворцовой

            Отчерчен путь, и ход один -  под арку.

            Ну что ж, я рад и этому подарку.

            Пусть Петр больше не желает жизни новой,

            Нева в дерьме к державе охладела...

            Спущусь по Невскому к Московскому вокзалу.

            Ах, почему судьба не наказала?

            Ах, почему затем не пожалела?

                                                                  1989

 

 

            *  *  *

 

            Юродивый, так сладко плачущий,

                                                                так осиянно,

            Губами, черными, запекшимися,  

 

            Целую руку одиночеству -

                                                      как патриарху –

 

            Сухую, немощную, царственную.

                                                                  1988

 

 

 

 

            ПАМЯТИ ВЕЛИКОГО МУЗЫКАНТА

                                                    

                                                                          Ныне отпущаеши

 

            Белоколонный зал.

            Люстр хрустальный блеск.

            Алча, Его встречал

            Жарких ладоней всплеск.

            Если бы только нам -

            Небу необходим.

            Музыку пополам -

            Умершим и живым,

            Жатве и семенам.

                                                                  1988

 

 

 

            *  *  *

 

            Мы сядем в поезд, это будет в Абросово, в Пестово  иль в Кабоже.

            Моя мешочная Россия по полкам распихает свой багаж.

            Пройдет толчок локомотива вдоль по составу, как мороз по коже,

            Качнется и изменит ракурс за окнами немытыми пейзаж.

 

            Шагнут рябины вслед вагонам. Хоть где уж там успеть, рванутся всё же

            Травинки хилые на крыше, приподнятой, как старенький картуз.

            Мохнатые поднимет уши проселок, чутко дремлющий в ухоже.

            В бору заерзают делянки, как на руках уставший карапуз.

 

            Мы сядем в поезд - где? - не знаю, в Абросово, а может быть, в Кабоже,

            Лишь для того, чтоб не вернуться...Но перед тем, как позабыться сном,

            Мы поглядим в глаза друг другу влюбленнее, пристрастнее и строже.

            И скорбью тризны будет полон родной пейзаж, плывущий за окном.

                                                                  1987